Грэм Грин, «Наш человек в Гаване»

Старший голландец сказал:

— У меня жена и трое детей. — Он расстегнул верхний карман. — Вот.

Он протянул Уормолду цветную фотографию, на которой девушка в туго облегающем желтом свитере и купальных трусиках пристегивала коньки. На свитере было написано «Мамба-клуб», а ниже Уормолд прочел: «Гарантируем массу удовольствий. Пятьдесят красавиц. Вы не останетесь в одиночестве».

— Кажется, вы ошиблись, это не тот снимок, — сказал Уормолд.

— Вы замужем? — спросила Милли с наигранным любопытством.

— Была замужем.

— Он умер?

— Понятия не имею. Он испарился.

— Да ну!

— С такими людьми, как он, это бывает.

— А какой он был?

— Милли, тебе пора идти. И неприлично задавать такие вопросы миссис Северн… Беатрисе.

— В моем возрасте, — заявила Милли, — нужно учиться на опыте старших.

— Вы совершенно правы. Таких, как он, обычно называют людьми возвышенными, тонкой натурой. Мне он казался очень красивым; у него было лицо, как у птенца, который выглядывает из гнездышка, — знаете, в одном из этих научно-популярных фильмов. Даже вокруг кадыка у него рос пушок — кстати, у него был довольно большой кадык. Беда была в том, что ему уже стукнуло сорок, а он все еще выглядел птенцом. Женщины были от него без ума. Он то и дело ездил на всякие конференции ЮНЕСКО — в Венецию, Вену и тому подобное. У вас есть сейф, мистер Уормолд?

— Нет.

— А потом? — спросила Милли.

— Я просто стала видеть его насквозь. В буквальном смысле слова. Он был такой тощий, что казалось, будто он просвечивает; я так и видела у него во внутренностях зал заседаний, со всеми делегатами, а докладчик встает и кричит: «Дайте нам свободу творчества!» За завтраком это было очень неприятно.

— Этот пьянчуга выдувает целую бутылку виски в день, — говорил Уормолд.

— Наверно, ищет забвения от одиночества и тоски, — отвечала Беатриса. — А вам разве никогда не хочется забыться?

— Должно быть, иногда нам всем этого хочется.

— Я-то знаю, что такое одиночество, — сказала она с сочувствием. — Он пьет с утра до ночи?

— Нет. Роковое время для него — два часа ночи. Если он к этому времени проспится, его начинают донимать мрачные мысли, и тогда он снова принимается пить.

Он стоял на границе неведомой ему до сих пор страны, которая звалась «Насилие»; в руках у него был пропуск: «Профессия — шпион»; «Особая примета — одиночество»; «Цель поездки — убийство». Визы туда не требовалось. Бумаги его были в порядке.

Местами сюрреалистическая, ироничная, грустная и смешная одновременно, книга.